Антон Павлович Чехов об одиночестве, достоинстве, поэзии обыденной жизни.

Я предлагаю биографический фильм об Антоне Павловиче Чехове и небольшое сочинение о нем. Когда во всем мире говорят о великой русской литературе, оказавшей влияние на культуру XX века, называют три имени: Толстой. Достоевский и Чехов. Но первые два были властителями дум, их голос гремел по всей России А Чехов писал крошечные рассказы, самые большие его произведения не превышают полутора сотен страниц. Он был молчалив, избегал публичных споров. В чем величие Чехова? Что сделало его таким современным в наши дни? Он научил нас по-другому видеть мир и людей. 

Если вы щелкнете по нужной вам строке содержания, то перейдете на соответствующую главу.

Содержание

1. Ранний Чехов. Начало творческого пути
2. Чехов о человеческом достоинстве.  Был ли Чехов сатириком?
3. Чехов об одиночестве.
4. Личность Чехова. Остров Сахалин.
5. Поэзия обыденной жизни в произведениях Чехова («Дом с мезонином», пьесы).

Если Достоевский показал, какой ад скрывается порой в душе человека, сколько в нас намешано несовместимых противоречий, если Толстой с темпераментом пророка учил, как быть «вполне хорошим«, то в мире Чехова все иначе. Здесь нет сильных страстей, но он умеет передать самые тонкие и неуловимые движения души. Вторгнуться в его книги с твердой установкой найти мораль, идею, — значит, разрушить нежную ткань, всю из смен настроений, полутонов, балансирование на тончайшей грани, где еще только зарождаются чувства, где любовь еще не поняла, что она — любовь, грусть незаметно перетекает в радость, улыбки в слезы. Поэтому пьесы Чехова, где особенно видно это тонкое перетекание одного чувства в другое, где все самое главное надо ощущать между строк, оказали влияние на всю драматургию XX века. Но в то же время, отказываясь от морализаторства, поучений, Чехов в жизни и творчестве был глубоко нравственным человеком. Он не осуждал своих героев, но не жалел и не прощал их. Когда же читаешь о жизни Чехова, находишь столько примеров его удивительной порядочности, сколько не найдешь ни в одной биографии других замечательных писателей. А в наше время, когда нравственность размывается, такой пример очень важен. Чехов был первым из писателей, который угадал дух XX века, с его противоречием между материальным прогрессом и трагическим одиночеством человека. Сколько писателей потом будут писать об этом!

Ранний Чехов. Начало творческого пути

Где начинается восхождение Чехова от маленького фельетониста к вершинам мировой литературы? Ступень первая. Ранний Чехов. Точнее, не Чехов, а Антоша Чехонте, Человек без селезенки, да мало ли смешных псевдонимов придумывал себе автор забавных юмористических рассказов, что печатались в «Осколках», «Будильнике», других листках, каких много было в Москве в 80-е годы. Он и в жизни был неистощим на веселые выдумки. У Чеховых всегда толпилась молодежь: маскарады, представления. Антон Павлович не только написал рассказ «Хирургия», но вместе с братом Александром так уморительно представлял врача, выдирающего зуб у больного, что все зрители покатывались со смеху. Какие забавные прозвища давал знакомым! А себя величал то академик Тото, то граф Черномордик.  Однажды на улице подал городовому арбуз, завернутый в тряпку, и сказал загадочно: «Бомба, неси в участок».

В то время Чехов писал, никак не помышляя о большой литературе — для заработка. Чеховы сильно нуждались. И так вышло, что, хотя Антон был лишь третьим среди детей, именно он уже с 14 лет решал материальные проблемы семьи, а 20-летний студент медик начал делать то, что умел — писать коротенькие рассказы, где порой безобидный юмор переходил в злую сатиру. Один из них — знаменитое «Письмо к ученому соседу» мы до сих пор цитируем:

• Этого не может быть. Потому что не может быть никогда.
• Могут ли люди жить на луне, если она существует только ночью, а днем исчезает?
•   Люди живя на луне падали бы вниз на землю, а этого не бывает.

Сколько этих тупых невежд было во времена Чехова! Не меньше их и сейчас. И беда в том, что они не просто поучают соседей, но руководят, плодя таких же невежд.

Смешного Чехова приняли сразу.  Журналы наперебой просили рассказик. А он выдумывал все новые и новые забавные ситуации. Веселый Чехов был одним из многих юмористов своего времени. 

Чехов о человеческом достоинстве.  

Был ли Чехов сатириком? Этот род писателей мы представляем себе злыми, язвительными. Они обличают пороки общества. А Чехов из воспоминаний о нем видится мягким, деликатным. Но эти качества в нем удивительно сочетались с беспощадностью, когда речь заходила об отсутствии у людей чувства собственного достоинства, стремлении угождать, преклоняться перед сильными мира сего, неспособностью к труду, душевной лени, отсутствию порядочности.  Нет, он не обличал своих героев, как Гоголь или Салтыков-Щедрин, но и не прощал, не оправдывал недостатки человека условиями жизни, несправедливыми законами.

«Смерть чиновника» про несчастного Червякова, который нечаянно чихнул на лысину генерала Бризжалова, а потом так достал генерала своими извинениями, что тот погнал его вон. Червяков же от расстройства умер. Чехов не смеется над нелепыми героями, но глядит на них с грустью и презрением. Он уверен, что, несмотря на любые условия жизни каждый может и должен воспитать, и сохранять в себе лучшие человеческие качества. Писатель имеет на это право, потому что, по его собственному признанию, когда-то сам «выдавил из себя раба».

Вот цитата из письма Чехова, которую часто цитируют: «Напишите-ка рассказ о том, как молодой человек, бывший лавочник, воспитанный на чинопочитании и целовании рук попам, благодаривший за каждый кусок хлеба, любивший обедать у богатых родственников, лицемеривший Богу и людям безо всякой надобности, как этот молодой человек выдавливает из себя по капле раба, и как он, проснувшись в одно прекрасное утро, чувствует, как в его жилах течет не рабская кровь, а нормальная человеческая». Известно, что взрослый Чехов, при всей его скромности, имел удивительное чувство собственного достоинства. Есть письмо к старшему брату, Николаю, где Чехов пишет: «Не нравится мне одно: зачем ты величаешь свою особу ничтожным и незаметным братишкой. Ничтожество свое сознавай знаешь где? Перед Богом, пожалуй, перед умом, красотой, но не перед людьми. Среди людей нужно сознавать свое достоинство».

А так он объясняет свой отказ от встречи со своим знатным соседом: «Ведь если он станет разговаривать со мной юпитерским тоном, то я не стану разговаривать и уйду». Рассказов о маленьких людях, с рабской кровью, порой смешных, порой отвратительных Чехов будет писать много. Их знают и сегодня.  Помните «Толстого и тонкого»? Встретились два старых приятеля и искренне обрадовались друг другу, но вдруг оказалось, что один из них дослужился до высокого чина. Как сник сразу Тонкий, как он стал заискивать…

Чехов об одиночестве.

А вот трагический Чехов: «Тоска» про извозчика Иону, у которого умер сын. Он пытается поделиться хоть с кем-то своим горем.  Но никому нет дела до чужой беды. И, в конце концов, он обо всем рассказывает своей лошади.  Казалось бы, ничего нового: еще один рассказ о бедном маленьком человеке.

Но ведь дело не в том, что он беден. Одиночество не имеет социальных границ. И чем дальше погружаешься в мир Чехова, тем больше находишь людей, разных сословий, богатых даже, но очень одиноких. А  герои пьес Чехова — «Дядя Ваня», «Вишневый сад» — вроде, любят друг друга, но никто никого не слышит, каждый говорит о своем. И чем больше читаешь его произведения, тем больше понимаешь: от одиночества не спасает ни талант, ни любимая работа, ни близкие люди.

Вот герой «Скучной истории» — талантливый ученый, блестящий преподаватель, у него нормальная семья. Но чем дальше, тем больше он чувствует, что самые близкие люди чужие для него. И он один со своей болезнью, которую скрывает от близких. Есть Катя, дочь его друга, которую он воспитал и очень любил. И она привязана к нему.  И все же каждый из них, как отдельная планета в космическом пространстве, живет своей невеселой жизнью, и никто не может никому помочь.

А вот один из самых последних рассказов — «Архиерей». Время действия — Страстная неделя — от Вербного воскресенья до Пасхи. Последняя неделя жизни архиерея Петра. Кажется, он добился в жизни многого: это значительная личность, вызывающая уважение у окружающих, у него есть Бог, в которого он верует. К нему приезжает мать, с ней связаны самые светлые минуты детства и юности. Но на протяжении этой последней своей недели он ощущает себя все более одиноким. Выходит, ни работа, ни творчество, ни даже вера не спасают от одиночества. Одинокая старость и забвение сразу после смерти — удел людей.

Почему Чехов так много писал об одиночестве? Может, он уловил какой-то нерв времени? Ломались привычные связи, люди оказывались в чужой им среде... Любопытно, есть какие-то эпохи, когда люди чувствуют особенно одинокими или количество одиноких людей — это величина постоянная?

Может, это его субъективное восприятие жизни? Был ли Чехов одиноким? Трудно сказать, Антон Павлович был очень закрытым человеком. С одной стороны, он всегда был окружен людьми. Молодежь толпилась у Чеховых, и центром притяжения был Антон Павлович. Но подруга любимой сестры Чехова — Марии Павловны, Татьяна Щепкина-Куперник вспоминала: «Он разделял наши интересы, но я  не могла отделаться от ощущения, что он не с нами, что он, за его шутками чувствовались грусть и отчужденность».

У него не было друзей, хотя полно приятелей, которые подолгу гостили у Чеховых в то время, когда те снимали квартиры в Москве.  Когда же Антон Павлович купил в Подмосковье Мелихово, он зазывал близких и дальних знакомых особенно весело и настойчиво, так что не откликнуться было нельзя.
— Ну-с, сударь, за то, что вы поместили мой портрет и тем самым, способствовали прославлению его имени, дарю вам 5 пучков редиски из собственного парника. Вы должны приехать ко мне и съесть эту редиску».  Или даже так:
-Если она не приедет, я подожгу ее мельницу.

Но та же Щепкина-Куперник вспоминает, как однажды Чехов показал ей брелок с надписью: «одинокому весь мир- пустыня». А еще он сказал однажды: «Как я буду в могиле лежать один, так я, в сущности, и живу один». Он не стремился сближаться с людьми. И, хотя обаятельный, талантливый, интересный Чехов вызывал интерес у женщин, но однажды, чуть не женившись в молодости, он с опаской относился к дамам и девицам.  Даже Лику Мизинову, которая не скрывала от Чехова своих чувств, и ему нравилась, он держал на расстоянии.  «В вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое вы укусили».  Кажется, Чехов был вообще невысокого мнения о женщинах, это ощущаешь, когда читаешь его рассказы. «Попрыгунья» Олечка, поверхностная и лживая, охотница за знаменитыми мужчинами, она не сумела увидеть в своем муже Дымове  замечательную личность — вот типичная чеховская женщина.  Их у него много — пустых, не умеющих ни трудиться, ни думать, ни любить.  Была, правда, «Душечка», тоже Оленька, преданная, растворяющаяся во всех, кого ей доводилось любить, но и к ней он относился иронически.

Он искал личность. Нашел такую поздно — в 41 год. Ведущая актриса любимого Художественного театра, Ольга Леонардовна Книппер была и талантлива, умна, и сама принадлежность к Художественному театру делала ее еще привлекательнее в глазах Чехова, который был счастлив, найдя там единомышленников. Но сделала ли его женитьба менее одиноким?  Он — в Ялте — больной, тоскующий по Москве, по ней, а она — в самой гуще той жизни, которой ему не достает. Москва, сцена… Он скучает, плохо себя чувствует, как врач, хорошо знает, что жить ему осталось недолго, но слишком горд и щепетилен, чтоб просить: будь со мной. Хотя, кто знает, знает, может, Чехов устроил свою семейную жизнь именно так, как ему было нужно. Писал же он когда-то, что ему нужно,  чтоб жена лишь иногда всходила на его небосклоне. Когда-то Горький сказал о Чехове, что он — самый свободный из известных ему людей. Не есть ли одиночество — плата за свободу?

Чехов как личность. Остров Сахалин.

Конец 19 века — время бурных политических разговоров о России, о народе. Быть гражданином значило страдать за народ, рассуждать о народе, отправляться в деревню, чтобы учить и лечить народ, а, главное, говорить, говорить… С кем ты? Этот вопрос всегда был главнее вопроса — какой ты. А Чехов был ни с кем, сам по себе, а это у нас всегда особенно раздражает.
—Как люди любят обманываться, как они любят пророков и вещателей! Какое это стадо!» — писал он в записных книжках.
Коллеги по перу не прощали ему этой независимости.
-Если у вас нет убеждений, вы не можете писать.
— У меня нет ни идей, ни убеждений, — спокойно отвечал он. Его упрекали в равнодушии: «Господин Чехов с холодной кровью пописывает, а читатель с холодной кровью почитывает». Но разве можно с холодной кровью написать «Ваньку Жукова» или «Спать хочется» или «Палату №6»?
Нет, он не был равнодушным, но не любил болтовни. «Дело надо делать, господа!» скажет один из его героев. Тихий Чехов был человеком дела и бездельников не любил. Антон Павлович всегда активно формировал  мир вокруг себя.  У себя в Мелихове он посадил 3 тысячи вишневых деревьев, засадил голые поляны кленами и елями. Чехов с наслаждением возился в саду. А когда пришлось из-за болезни перебраться в Ялту, где Чехов купил неуютный участок на окраине города, он превратил его в сад, где росли и пальмы, и ели, и камелии, и крыжовник.

А еще он взваливал на себя заботу о самых разных людях. Не только семья вся держалась на нем — совершенно незнакомые люди обращались к нему с разными просьбами, поручениями, и знали, он все выполнит. К нему, тающему от чахотки, ехали в Ялту больные со всей России, и он помогал, чем мог. Он хлопотал, ссужал деньгами, даже точно зная, что не отдадут (у меня все берут до пятницы). Он, никогда не живший легко материально, строил больницы и школы, для родного Таганрога собрал библиотеку, безвозмездно работал на эпидемии холеры, когда случился голод, бросился помогать голодающим. Не в упрек Льву Толстому, но о помощи графа голодающим знала вся Россия, а о работе Чехова — никто.
А еще был остров Сахалин.  30-летний, уже очень известный и не слишком здоровый писатель отправился туда, куда по доброй воле в России не ездили даже самые большие страдальцы за народ — на каторжный остров, самую дальнюю точку России. Зачем?  И об этом Чехов никогда не говорил. Может, ему с его совестливостью, стало стыдно от этой всеобщей говорильни, захотелось молча сделать что-то для страдающих? Потом напишет книгу «Остров Сахалин». Собственно, его поездка привлечет внимание русской общественности к бедам этих людей, поднимет волну сочувствия.

Это будет очень тяжелое путешествие: 3 месяца ехать через всю Россию по бездорожью переправляться через ледяные северные реки, однажды чуть не утонув. А, добравшись до Сахалина, 3 месяца Чехов будет напряженно работать, собирая сведения о людях, населявших его, он в одиночку проведет перепись населения.  Потом напишет книгу «Остров Сахалин». Но, вслед ему были или недоуменные взгляды, или откровенные насмешки. И клеймо «равнодушный» с него снято не было. Всякое дело надо еще уметь подать. Чехов этого не любил.

Поэзия обыденной жизни в произведениях Чехова («Дом с мезонином», пьесы).

Русская литература 19 века в разных ее проявлениях — литература идей, направлений. Чехов порой пытается писать рассказы «с направлением». И будет даже наивно гордиться этим.  Но вершина Чехова — совсем другие произведения. Сюжеты его самых замечательных рассказов — обыденные, незначительные. Герои — люди заурядные, неудачливые, отнюдь не безупречные. Порой, прочитав такой рассказ, вдруг ловишь себя на мысли: зачем это написано? Мы ведь тоже воспитаны на литературе «с направлением», которая чему-то учит, утверждает…

Но вот что интересно, все эти невеселые истории не производят впечатления чего-то унылого, они словно озарены неярким светом, льющимся неведомо откуда.  И это самая большая загадка великого Чехова, потому что великим он становится тогда, когда среди обыденной жизни улавливает неуловимую прелесть бытия. Прелесть, высказанную не словами, а проглядывающую между строк или в случайно брошенной фразе даже ремарке, которая потом, когда уже прочитан рассказ закончилась пьеса, звучит, звучит, постепенно затихая, сливаясь с летними сумерками, оставляя в душе светлую грусть.

Рассказ «Дом с мезонином» — ничего особенного: забрел художник летним днем в чужую усадьбу, познакомился с двумя девушками, в одну из них начал было влюбляться, но не сбылось, все оборвалось в самом начале. Жизнь потекла дальше.

«Я уже начинаю забывать про дом с мезонином, и лишь изредка, когда пишу или читаю, вдруг ни с того, ни с сего припомнится мне то зеленый огонек в окне, то звук моих шагов, раздававшихся в поле ночью, когда я, влюбленный, возвращался домой и потирал руки от холода. А еще, реже,  в минуты, когда меня томит одиночество и мне грустно, я вспоминаю смутно и, мало-помалу мне начинает казаться, что обо мне тоже вспоминают, меня ждут,   и что мы встретимся…

Мисюсь, где ты? —  Так заканчивается рассказ. И этот вопрос летит куда-то в пространство, и долго-долго звенит среди мигающих звезд. И в нем, как в маленькой капсуле все: и летние вечера, и худенькая девушка Женя, и крокет на лужайке, и ощущение всего длинного-длинного летнего дня, похожего на праздник.

В пьесах Чехова герои говорят не то, невпопад, а порой и вовсе бессмыслицу, вроде «тарарабумбия», но в том мощном поле, что возникает между словами, мы ощущаем и тоску, и боль героев, достаточно искры, чтоб произошел взрыв. Станиславский вспоминал, что когда Чехов начал только писать свою последнюю пьесу, то с какой-то особой радостью и гордостью сообщил, что она будет называться «Вишневый сад». Станиславский  не увидел в этом ничего особенного. И радость Чехова была ему непонятна.  Наверное, в этом названии была для автора та нота, которая задавала музыкальную тональность пьесе.  Или зрительный образ того мира, где будет происходить действие, где будут ходить, плакать говорить эти люди, трогательные, нелепые, все по-своему несчастные: разорившиеся владельцы сада Гаев с Раневской, которые беззаботно прожигают жизнь на самом краю нищеты, Лопахин — богач купец и страшно одинокий человек. Но все это окружено цветущими вишнями. Не потому ли люди эти вспоминаются как нежные, чуткие, красивые.

Вдруг с удивлением понимаешь, что природа в произведениях Чехова играла очень значительную роль, с удивлением, потому что этот писатель, вроде, не стоит у нас в ряду певцов русской природы. То ли дело И. Тургенев. Между тем, вспоминая «Чайку», мы все время помним об усадьбе на берегу озера, а в финале «Трех сестер» Наташа — это торжествующее ничтожество, мечтает поскорее вырубить еловую алею и клен… И это конец печального и светлого мира сестер Прозоровых.

В 1888 году 28-летний Чехов написал повесть «Степь», где почти нет сюжета — едут разные люди по степи: мальчик Егорушка — учиться в город, его дядя — продать шерсть, и множество других людей, следующих каждый своим путем по огромной земле. В письме к Григоровичу он писал, что хочет, чтоб у повести «был общий запах и тон». Кто-то говорит — скучно. Нет захватывающего сюжета, но если примериться к неспешному шагу людей, передвигающихся по ней, почувствовать огромность этих земли и неба, то удовольствие получаешь глубокое и сильное. «Степь» стала поворотной в его творчестве — рубежом между молодым и веселым Чехонте и замечательным русским писателем Чеховым.

Он удивительно умел ломать стереотипы. Людям во все времена проще разделить себе подобных на плохих и хороших. Но, наверное, не случайно одна из лучших экранизаций Чеховских произведений называется «Плохой хороший человек». Это фильм, поставленный по его «Дуэли» с Далем и Высоцким в главных ролях. Южный провинциальный городок на берегу моря. Местное общество — люди довольно ничтожные. Главный герой — Лаевский, весь из благих намерений.  Он увез из Питера чужую жену, мечтая, что на юге они начнут трудиться и будут счастливы, возделывая свой сад. Но в реальности бездельничают, шокируют местное общество своим незаконным сожительством и уже наскучили друг другу.  Общество косится, но терпит. Нетерпим биолог фон Корен, который считает, что такие люди вредны, они развращают общество и их надо убивать. Оба героя не слишком симпатичны, но у каждого есть своя правда. И вдруг взрыв страстей, столкновение, дуэль, и из глубин душ каждого из них вдруг поднимается то, о чем они не догадывались.

«Никто не знает настоящей правды» — говорит фон Корен, совсем недавно уверенный, что она ему ведома. «Никто не знает настоящей правды», — вторит ему Лаевский. А если так, то никто никого не должен судить.

Жизнь так текуча, подвижна.  Увидеть ее в течении, многообразии — великий дар, которым владел Чехов. Не случайно концы многих его произведений неопределенны, словно заканчиваются многоточиями.  И мы догадываемся, что история наших героев будет продолжаться и дальше, только за пределами нашей видимости.  Так, «Три сестры» заканчиваются словами: «Музыка играет так весело, так радостно, И, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем живем, зачем страдаем…  Если бы знать… Если бы знать». А вот конец повести «Три года»: «Лаптев думал о том, что, может, придется жить еще тринадцать, тридцать лет… И что придется пережить за это время? Что ожидает нас в будущем? Поживем- увидим». А за эти три года герой страстно и безответно любил, женился, был несчастлив в семье, охладел, а жена сначала привыкла, потом полюбила. Так о семейной жизни не писал никто. Обычно в центре повествования яркий, драматичный эпизод.  А здесь — словно неторопливая река жизни со своими порогами, изгибами.  Удивительно, что эту мудрую вещь написал человек, не имевший опыта семейной жизни.

В своих воспоминаниях о Чехове Максим Горький упоминает о подсмотренном им эпизоде, когда Чехов, сидя у себя в саду, пытался шляпой поймать солнечный луч. «Я увидел, что неудача раздражает ловца. Лицо его делалось все более сердитым. Он кончил тем, что уныло, хлопнув шляпой по колену, резким жестом нахлобучил ее себе на голову».

Писать о Чехове всегда было очень трудно, как пытаться поймать шляпой зайчика. Очень нелегко удержаться и не впасть то в патетику, то в сентиментальность, а любая фальшь по отношению к нему особенно ощутима.

Есть такое нехитрое устройство для настройки музыкальных инструментов — камертон. Ударил по металлической вилке, и звучит чистое «ля» А потом слушаешь, так ли звучит эта нота на инструменте, если нет — значит, надо настраивать. На нем играть нельзя.

Есть такой сложный и хрупкий инструмент, можно назвать его душа, можно «я». Инструмент этот так часто роняют, бьют, бросают на холоде, перегревают что, естественно, с течением времени, он расстраивается, мелодия, что звучит в нас, изобилует диссонансами, злыми, резкими, тревожными, нам самим неуютно слушать эту музыку. И тогда мы ищем камертон, который дал бы нам чистое «ля».  Хотите его услышать? Читайте Чехова