Говорят, геологи — романтики

Была такая песня Яна Френкеля на слова Л.Ошанина. Она заканчивалась словами:» Говорят, геологи — романтики, это правда, честно говоря!» Романтики — слово не модное. Сейчас мы больше говорим о пользе, выгоде. А, может, и нет никакой романтики, а всегда была и будет просто жесткая необходимость зарабатывать деньги? И люди, которым приходится свой хлеб добывать в сложных условиях — а к ним относятся и геологи —  возможно, просто придумали себе романтику, чтоб не так грустно было кормить комаров, мерзнуть в палатках, жить в полевых условиях до холодов? Или это фантазия поэтов и киношников?

Всем степногорским геологам, с которыми я разговаривала, обязательно задавала вопрос о романтике, у каждого она была своя, но никто не выразил сомнения в ее существовании. Вот  как они отвечали мне на вопрос о романтике. Первым был Юрий Леонидович Никитин.

Для Юрия Леонидовича выехать в начале мая в поле — это праздник, потому что как раз в это время летят утки, начинается охота, а охотник он страстный. Всякий раз, когда я приглашала его принять участие в поэтических вечерах в библиотеке, он первым делом предупреждал, что придет в любой день, но не в начале охотничьего сезона. Топографы выходят в поле первыми, поэтому он успевал сориентироваться и где дичь, и где грибные места, и где хорошая рыбалка. Вспоминает, как однажды поймал карпа на 6,5 килограммов.

А потом Юрий Леонидович показал нам свои фотографии, сделанные в степи. Ах, какие моменты ему удавалось поймать! Завидую: мое самое большое достижение — синицы на балконе, а тут такие кадры! А еще Юрий Леонидович делает фантастические фигурки из дерева, он их постоянно раздаривает и делает новые.

Впрочем, кто бы сомневался в том, что Юрию Леонидовичу не чужда романтика, когда он — один из самых известных степногорских поэтов. Его с удовольствием слушают в нашем городе, а когда поэты  Степногорска города выступали перед слушателями в Щучинске, где собралось много авторов не только из Казахстана, но и из России, публика долго не хотела его отпускать. Стихи Юрия Леонидовича напечатаны и в местных газетах, сборнике степногорских поэтов «Каждому по душе», и в республиканском  альманахе «Жемчужная поэзия Казахстана».

Я помню, как он читал стихи об афганцах, в зале сидели школьники, они слушали, буквально затаив дыхание. И дело не только в качестве стихов:  слова были явно пропущены через его сердце. Вот фрагмент из стихотворения «Светлой памяти степногорцев, погибших на Афганской войне».   

 Я спросила Юрия Леонидовича, почему 7 жизней, в то время как мы всегда говорим о пятерых степногорцах погибших в Афганистане? Он объяснил, что приписаны к нашему военкомату было семеро, из них двое — тезки. В других стихах Никитина сквозит боль за ветеранов войны, о которых вспоминают порой только перед 9 Мая, его печалит то, что в Степногорске все еще есть полуразвалившиеся дома с зияющими окнами. Впрочем, грустных стихов у него немного, человек он позитивный, и с удовольствием читает свои «Анекдотные рифмы».

Друзья недавно помогли поэту выпустить два томика стихов, в одном — рифмованные анекдоты, другой называется «О людях хороших». За этот сборник — особый поклон Юрию Леонидовичу. В нем стихи на случай, к юбилеям коллег, друзей, но именно в них проявляется то, что восхищает меня в нем: теплота, душевная щедрость, с которой он пишет о самых разных людях, находя в каждом свою красоту. Это редкое качество, особенно сегодня, когда отовсюду слышен один негатив. Я уже использовала выдержки из его портретов геологов, и без них мой  первый очерк был бы куда суше.

А вот еще один портрет: «Бабин Иван Яковлевич. С этим человеком мы знакомы со времени приезда в Степногорск, и по сей день. Он оформлял нас на работу по линии 1-го отдела, потом возглавлял первый отдел нашей геологоразведочной экспедиции, и более того — много лет мы с ним соседствуем, живём в одном подъезде, не раз сидели за одним столом. Он уже и дед, и прадед, в его квартире постоянно звенит детский смех.

Человек редкой доброты — и такая работа… Бывало, идёшь на обед в столовую, спрячешь в какой — нибудь ящик стола рабочую тетрадь, а она секретная, её положено в сейфе хранить,  сейф надо открыть, закрыть опечатать, а это требует пусть малого, но времени, а в столовой — очередь… Приходишь с обеда — нет тетради, нашел Иван Яковлевич и перепрятал, или унёс к себе. И начинается… Выговор по линии 1-го отдела считался очень серьёзным взысканием, можно было лишиться допуска к секретным материалам, а тогда практически всё было секретным. Но не припомню случая, чтобы Бабин давал делу ход. Сам пропесочит, сам сгонит семь потов, да тем и ограничится. И ведь приучил — таки к порядку!» А дальше идет стихотворный рассказ о том, как на фронте Иван Яковлевич получил тяжелое ранение.  Стихотворение большое, вот его начало:

Среди геологов писал стихи не только Никитин. На вечерах в библиотеке не раз читал свои стихи Петр Иванович Варкентин.

Как ни странно, геологи его как поэта не знали. Ирек Садртдинов вспоминает, как тот его учил правильно нырять и сам нырял в Селету, до самого конца полевого сезона, когда река начала покрываться ледком. Семья Варкентин давно живет в России, на Урале.  Вот что пишет о себе Петр Иванович: «Шестидесятые годы были временем чистой романтики, наверное, поэтому выбрал геологоразведочный факультет Томского политехнического института. Получив диплом, уехал в молодой город Степногорск (Казахстан). В Степногорской геологической экспедиции проработал почти 20 лет на поисках редких и радиоактивных полезных ископаемых.  Бездонное небо и бескрайние степи Казахстана «заставили» взяться за перо. Этому способствовало не только очарование природы, но и магическое воздействие стихов А. Блока и других классиков Серебряного века. »

Но чтоб быть романтиком, не обязательно быть поэтом.  Владимир Георгиевич Рукавцов ответил на мой вопрос так: ведь никто не знает, что у нас под ногами — в земле, и ты узнаешь это первым.  Когда мы говорим о первооткрывателях, вспоминаем путешественников, космонавтов, а геолог — это та профессия, когда ты можешь стать первооткрывателем, не удаляясь за тысячи километров от дома.

Владимир Георгиевич вспомнил, что и он открыл месторождение. Дело было так. Экспедиция №1, где он работал, вела работы в районе села Маданиат. Автогамма-съемка обнаружила увеличение радиационного фона.  Могло оказаться, что это просто излучение с поверхности земли, поэтому лопата — тоже друг геофизика. Если в выкопанной ямке уровень радиации выше, то можно говорить о рудопроявлении. Была сильная гроза, лил дождь, когда Владимир Георгиевич рыл метровую яму.  Приборы показали повышение уровня радиации, а когда буровики Степной экспедиции сделали скважину, подтвердилось, что содержание руды богатое, но месторождение небольшое, так что пока для промышленного освоения не годится. Тем не менее, тот факт, что его открыл Рукавцов В.Г, зафиксирован, и он получил право дать месторождению имя.  Он вспомнил про дождь, что лил, как из ведра… Так что есть такое месторождение Дождливое. А мог бы называть «Рукавцовским» или еще как-то, чтоб обозначить свое имя на земле. Не стал.

Об открытии Ольгинского месторождения я прочла в книге «Шантобе в моей судьбе». Ольгу Андрианову, как и многих тогда, влекла геология. По совету своего дяди, С. А. Смирнова, она приехала в Казахстан, начала работать в Шантюбе, выучившись на курсах операторов геофизических приборов. Вот что она пишет: «В тот день мы с напарницей Любой Тушиной как обычно шли по маршруту, там по пути встречались колышки с пометками. В какой-то момент я услышала в наушниках сильный треск и вдруг стрелка на приборе на I диапазоне зашкалила. Я nepeшла на II диапазон — тот же результат. Я позвала Любу, чтобы перепроверить, но её прибор показывал такие же данные. Тогда, набрав камней, я огородила это место, поставила колышек, отметила всё в блокноте и мы пошли дальше. Вернувшись вечером в лагерь, доложила об этом своему шефу А.А. Маркелову. Он взял с собой контрольный прибор, лопату, пробоотборщика и выехал на указанное мной место. Через сутки в лагерь приехало наше геологическое начальстве: Б. А. Тушин, А.А. Маркелов, М.П. Дубовицкий. Пригласили меня, попросили рассказать, как всё произошло.

Я повторила. Мне объяснили, что я выявила рудопроявление, и спросили: если это окажется месторождением, то желаю ли я, чтобы оно было названо моим именем?» Ольга согласилась. Дальнейшая разведка подтвердила, что это было урановое месторождение, хоть и небольшое по запасам, но отрабатывалась оно с 1964 по 1969 год. Девушка потом выучилась на бухгалтера, уехала в Липецк, а имя осталось.

Когда я задала вопрос о романтике Сергею Васильевичу Христюку, который долго работал на Семизбае, занимаясь, кажется, самым прозаическим делом: промышленной геологией, он ответил, что геология — очень творческая профессия. Потому что, когда ты, скажем, описываешь керн, в котором чего только нет, ты сочиняешь о нем рассказ. Как следствие этого, считает Сергей Васильевич, геологи часто хорошо пишут и говорят. И с этим нельзя не согласиться.

Вспоминаю Ольгу Петровну Волкову, она много лет была активным участником «Зеленой лампы», читала стихи, проводила вечера. Яркая, нестандартно мыслящая личность, любительница поэзии, театралка, казалось, жизнь ее протекает где-то в столицах, а не в маленьком провинциальном городе. В годы развала геологии она вдруг сменила специальность и вполне успешно работала корреспондентом в «Казахстанском подшипнике» до  самого отъезда в Россию.

Волковы давно живут в России, но мне захотелось спросить Ольгу Петровну насчет романтики. Поначалу она, конечно, заявила, что это все выдумки поэтов. Но в процессе моего пристрастного допроса о том, что ей нравилось в профессии, ответила, что, во-первых, у нее очень интересная специальность — палеонтология. Вот еще открытие. Я-то считала, что палеонтология это что-то про динозавров. А в широком смысле это наука о древних организмах, и возраст пород определяется, в частности, по тому, каких там древних козявок находят. Ну и потом, сказала Ольга Петровна, это была удивительная культурная среда, ведь в геологии было много  умных и талантливых, людей, с которыми интересно поговорить. А песни под гитару у костра любимых бардов: Городницкого, Клячкина, Визбора — это тоже незабываемо.

На этом фото степногорского фотоклуба третий слева — Олег Иванович Козырев. Он, как многие геологи, увлекался фотографией, да как не стать фотографом, вокруг такая красота!

В Степногорск он попал по семейным обстоятельствам, любил свою работу, но сердце его осталось на Алтае. Я тоже была там когда-то в качестве туриста, и мы перебирали общие воспоминания: озера Манжерок, и Айя, Чуйский тракт вдоль бурной Катуни.

Олег Иванович — хороший рассказчик. Особенно мне запомнился рассказ о том, как однажды на маршруте ему попалась белая куропатка, он ее подстрелил и пошел искать. А, надо сказать, полевой сезон того года был особенно неудачным. Никаких следов руд. И вот, в поисках куропатки геолог вдруг натыкается на выход марганцевой руды. Это была сенсация. Месторождения оказалось перспективным. Среди тех, кто увлекался фотографией был  Ф. И. Пасечник.

В фотоклубе занимались не только любители художественной фотографии, но и мастера киносъемки. Главным кинолюбителем был тоже геолог  — Валерий Анатольевич Волков. Он приехал в Степногорск после института. В геологии занимался коренными породами, которые образовались еще до Юрского периода. Порой они залегают на сотни метров под землей, а кое-где выходят на поверхность. В них Валерий Анатольевич искал золото. А для души снимал фильмы о местах, где побывал. Между прочим, Валерий Анатольевич снял документальный фильм о Семизбае. От него я узнала, например, что  в Жолымбете в юности побывал поэт Евтушенко у своей приёмной матери Некрасовой. В 14 лет он написал стихотворение «Горит огнями Жолымбет…»  С Некрасовой и её подругой Абдулкабировой Валерий Анатольевич сталкивался по работе, когда они приезжали от КазИмса.

А Олег Иванович Козырев вспоминал, как однажды они на Алтае уступили паром Шукшину, который снимал фильм и спешил, потому что уходило солнце. Очень он их за это благодарил.

А бывают такие забавные встречи. Ехали геофизики по степи, видят, на боку лежит цистерна, в таких молоко возят. Проехали было мимо, и вдруг понимают, что здесь молоко возить некуда и неоткуда. Это пиво, догадались они. Вернулись, и точно, сидит грустный водитель, а на земле целое озерцо из любимого напитка, купаться можно. Набрали во все емкости. Какая тут работа! Неподалеку работала экспедиция ОНИСа, у них рыба, у геофизиков пиво! Бывали и такие подарки судьбы. Это мне И. Р. Садтрдинов рассказал.

От него же я впервые узнала о Геннадии Николаевиче Голищенко. До 1982 года он жил в Степногорске, занимался изучением мульд, написал диссертацию, где разработал теорию их поиска. И, между прочим, постоянно рисовал. Говорят, вагончике, где геологи жили во время экспедиций, кругом валялись его акварельные рисунки. Они были не очень понятны, и мало интересовали коллег. Потом он переехал в Шантобе, а в 1987 перебрался в Навои. Сегодня Геннадий Николаевич — Народный художник Узбекистана,  участник многочисленных выставок. В 2005 году был удостоен серебряной медали Академии художеств Узбекистана. Вот некоторые его работы — пастель и акварель

Пожалуй,  эти картины могут стать хорошей точкой в моем рассказе о степногорских геологах, но если кто-то захочет  вспомнить что-то интересное, я  обязательно воспользуюсь вашими сведениями, чтоб дополнить свой рассказ, ведь точку всегда можно исправить на многоточие.

Начало моего очерка о геологах — Люди идут по свету. Геологи Степногорска