Александр Блок был не только великим поэтом эпохи, которую мы теперь зовем «серебряным веком», создателем циклов «Стихи о Прекрасной Даме», «Снежная маска», «Ямбы», «Стихи о России» поэмы «Двенадцать» — и для современников, и для нас он остается человеком высокого духа, удивительной честности. Блок верил, что стихи могут изменить мир, если их творцы будут достаточно чисты духом. И то, что мир с началом ХХ века стали сотрясать кровавые трагедии, он ставил, в частности, себе в вину. Я предлагаю вам фильм об Александре Блоке и небольшое эссе об этом таинственном поэте, для которого поэзия была не просто литературой, но Служением. Блока принято относить символистам, первому поэтическому направлению серебряного века. О русских символистах Андрее Белом, Константине Бальмонте, Валерии Брюсове можно прочесть у меня, пройди по ссылке: Ключи тайн. Русские поэты-символисты
Но любой великий поэт не вмещается в признанные рамки. Блок был глубже и как поэт, и как человек. Он верил с высокую миссию поэта и силу поэзии, которая может изменить мир. Среди поэтов начала XX века, талантливых и ярких, Александр Блок стоял как-то особняком. Он редко бывал там, где бывали все поэты «серебряного века»: на религиозно-философских собраниях у Мережковского, в кабаре «Бродячая собака», где собиралась вся богема Петербурга после 1912 года. Он сторонился шумных сборищ, литературных дебатов, мало говорил и спорил, потому что не любил «говорить о несказанном». И вообще на фоне эмоциональных, даже экзальтированных коллег по перу он поражал сдержанностью и какай-то самоуглубленностью словно оберегал некую тайну, которую нес в себе. Тем не менее, к нему относились с особым почтением, об этом свидетельствуют воспоминания современников. Удивительно, как по-разному они его видели, как трудно оказалось предать даже представление о его внешности. Кто-то называл Блока очень красивым, кто-то говорил о неподвижном, словно вырезанном из камня, лице. Андрей Белый писал о светозарности этого лица, словно покрытого золотисто-розовым загаром. Зинаида Гиппиус находила в нем что-то милое, детское. Главная дама литературного Петербурга, которая очень резко судила своих современников, о Блоке Гиппиус писала почти нежно. Чуковский вспоминал об особой о магии, исходившей от этого человека. А его друг, затем враг, соперник в любви Андрей Белый, уже после его смерти напишет автобиографическую трилогию, где будет вновь и вновь с ним, умершим продолжать выяснять отношения.
Удивительно, что в эпоху «серебряного века», время людей талантливых, даже гениальных, но шумных, эмоциональных, взрывных, склонных к богемному образу жизни, наибольшим авторитетом был признан этот молчаливый человек. И дело не только в поэтическом гении, но и уникальности личности Блока. Было в нем что-то от таинственного средневекового рыцаря, или вот этого пушкинского «рыцаря бедного»:
Виденье или мечта о видении — с этого началась юность Блока. Тогда все мечтали об откровениях. Молодежь бредила поэтом, философом, мистиком Владимиром Соловьевым, который, среди прочих произведений, написал поэму «Три свидания», где описал три мистических встречи, когда ему являлась женщина, которую он считал Софией Премудрой. Для Блока знакомство с творчеством Соловьева было потрясением.
Те неясные сновидения, знаки в природе, что волновали его, о которых он никому не говорил, получили вдруг объяснение, обоснование. Из записных книжек Блока, сентябрь 1901 года: «В Знаменье видел я вещий сон. Что-то порвалось во времени. И ясно явилась мне она… и раскрылось тайное. Я видел, как семья отходила, а я остался в дверях перед ней. Она встала навстречу и сказала странное слово о том, что я с любовью к ней. Я же, держа в руке том Соловьева. Подавал ей, и вдруг вижу, сто это уже не стихи, а мелкая немецкая книга…»
Блок не сомневался, что эта была та же женщина, что трижды являлась Соловьеву, он не сомневался в реальности этого события и ждал его, наяву. Он считал, что и стихи его — явление мистическое. «Это дневник, в котором Бог мне позволил высказаться в стихах». В нем сначала — ожидание чудесного явления. Потом боль и отчаяние, когда что-то случилось в мире, розовые зори погасли. Тогда в его стихах появились вихри и вьюги. А потом все умолкло, и Блок повторял в разных стихах «Как тяжко мертвецу среди людей», говорил, что душа мертва.
А потом и тело умерло. Никто не мог сказать, отчего умер Блок всего в 40 лет. А, может, это просто был тот редкий случай, когда тело просто отмирает, покинутое небесным светом. После 1914 года он почти ничего не писал, а все переделывал и переделывал свои юношеские «Стихи о Прекрасной Даме». Он сознавал их незрелость. Но все равно считал, что это лучшее, что им написано. Кому-то обмолвился даже, что не считает себя их автором, что они были ему продиктованы свыше. В «Стихах о Прекрасной Даме» есть какое-то особое напряжение, очищение перед ее приходом.
Однако, кто-то может сказать, что «Стихи о Прекрасной Даме» создавались в период. Когда Блок был влюблен в Любочку Менделееву, свою будущую жену. И стихи эти обращены к ней. В своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна пишет о том, что нередко, когда Блок читал ей свои стихи, она подозревала, что они обращены к ней, но с ревнивым чувством себя в его Даме не находила. Она была очень земная девушка — румяная, с густой косой, в ней не было ничего от бесплотной Дамы. Ее это раздражало, и однажды она даже решила порвать с ним, написав в письме: «Вы смотрите на меня, как на некую отвлеченную идею, вы навоображали обо мне всяких ненужных вещей, и за этой фикцией, которая жива лишь в вашем воображении, вы меня, живого человека с живой душой не заметили».
Это письмо она ему не отправила, как не отправил и Блок письмо, которое он тогда же написал ей- на случай разрыва: «Моя жизнь, т.е. способность жить, немыслима без исходящего от Вас некоторого смутно ощущаемого мной Духа. Если разделяемся мы в мыслях или разлучаемся в жизни, моя сила слабеет, остается только тоска». В их жизни будут разные периоды — и светлой юной радости, и измен, и непонимания. Блок напишет однажды: «Люба довела маму до болезни. Люба создала ту невыносимую сложность и утомительность отношений, какая сейчас есть. Люба на земле страшное послание для того, чтобы мучить и уничтожать ценности земные… Но 1898-1902 годы сделали то, что я не могу расстаться с ней и люблю ее». Это были как раз годы Прекрасной Дамы, предчувствия и озарения, которые они пережили вместе, когда ее сила, энергия были ему необходимы.
Блок был человеком иного мира, он думал и чувствовал иначе, и нам не следует пытаться объяснить его. Просто в его стихах неясно будет перед нами мерцать то образ любимой женщины, то облик Величавой Жены. Он жил в другом измерении, видел, как реальность то, что кажется нам фантастическими видениями. Но если принимать Блока, надо принять и реальность его видений и мистических переживаний.
Есть у него удивительная статья «О современном состоянии символизма» Она о мире его поэзии, о той реальности, которую он считает единственной, и которая дает смысл его творчеству. Он пишет в ней о мирах в свете лучезарного меча, о пурпурно-лиловых мирах «Золотой меч разгорается ослепительно и пронзает сердце поэта. Уже начинает сквозить лицо среди небесных роз. Возникает диалог…Но, как бы ревнуя, поэта, некто внезапно пресекает золотую нить. Лезвие лучезарного меча меркнет и перестает чувствоваться в сердце. Миры, которые были пронизаны золотым светом, теряют пурпурный оттенок, как сквозь прорванную плотину, врывается сине-лиловый сумрак». А то лицо, что проступало среди роз, исчезло. А на его месте — мертвая кукла.
Поэта окружают демоны, они покорны воле поэта, в тех лиловых мирах, они рыщут в поисках лучших драгоценностей, чтоб с их помощью поэт создал земное чудо, красавицу-куклу, «Незнакомку». Блока нередко спрашивали, почему его Прекрасная Дама превратилась в Незнакомку? Он отмалчивался. Не мог же он объяснить каждому встречному, что в этом суть его душевной драмы. Когда-то он писал: «О. как паду и горестно, и низко, не одолев смертельныя мечты…» Не одолел, не смог быть достаточно чистым и высоким что ли? Но кто когда задумывался о том, из каких миров приходят стихи, если они прекрасны? Только Блок. И в этой высокой духовной требовательности — его величие. Говорят, он любил только свои юношеские стихи. Но, наверное, самое знаменитое его стихотворение — «Незнакомка». Да, это не Прекрасная Дама, которая является среди розовых зорь. Здесь атмосфера отнюдь не поэтичная.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный
Бессмысленно кривится диск…
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino veritas!»* кричат.
Блок всегда ненавидел этот мир серости и пошлости. Каждый вечер здесь появлялась эта женщина. Кто она — обычная искательница приключений? Может быть, но сила поэзии, а, может, потребность в идеале такова, что эта посетительница ресторанов преображается в женщину — тайну.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
«Незнакомка» была написана в 1906 году. Смутное, тревожное, время. Кровавые события первой русской революции. Блок будет писать о реальной жизни России начала века, но за событиями повседневными он видел их первопричину, находящуюся где-то в иных сферах. Его волнуют сдвиги в том, ином измерении, которое он воспринимал как реальность. И бури земной жизни считал отголоском бурь там. Он уверен: «Как сорвалось что-то в нас, так сорвалось и в России». Чуть не себя винил в российской трагедии. И еще одна горестная фраза Блока: «Мы были пророками, пожелали стать поэтами».
В отличие от многих поэтов серебряного века, Блок не отгораживался от реальности. После первой революции он написал пророческие строки: «Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть более страшной». Нина Берберова писала: «Мир никогда не представлялся Блоку совершенно непроницаемым: сквозь него он всегда прозревал многое другое, более великое, глубокое, значимое и существенное. После революции и пережитого им внутреннего кризиса, в начале первого года возмездия (1908), мысли Блока приобрели новую направленность. Он вдруг осознал, насколько хрупко все, что его окружает. Все внешнее скоро рухнет, кончится привычная жизнь, может быть, вся страна погибнет!»
В 1907 году рождается цикл стихов «Снежная маска». Они посвящены женщине, в которую был влюблен Блок в холодную метельную зиму 1907 года — Наталье Николаевне Волоховой, актрисе театра Комиссаржевской, прекрасной женщине с «крылатыми глазами». В ту метельную зиму в театре ставился его «Балаганчик». Вокруг было много молодежи, устраивались карнавалы, катались в санях по заснеженным улицам, и Блок был весел. А в его стихах этого периода — вьюга, метель, холод и смятение.
Вряд ли эти стихи, впрямую связаны с Н. Н. Волоховой. Эта метель была в душе Блока, которая жила своей, отдельной жизнью. Возвращаясь к статье о символизме, приведу еще цитату: «Искусство есть ад. Недаром Брюсов завещал художнику: «как Данту, подземное пламя должно тебе щеки обжечь». По бессчетным кругам ада может пройти только тот, у кого есть спутник, учитель и руководительная мечта о той, которая поведет туда, куда не смеет войти учитель…Так или иначе, лиловые миры захлестнули Лермонтова, который бросился под пистолет своею волею. И Гоголя, который сжег себя, барахтаясь в бархатных лапах паука». И свою судьбу он описал в стихах:
Как свершилось, как случилось?
Был я беден, слаб и мал.
Но Величий неких тайна
Мне до времени открылась,
Я Высокое познал.
Недостойный раб, сокровищ
Мне врученных не храня,
Был я царь и страж случайный.
Сонмы лютые чудовищ
Налетели на меня.
А в конце вот такие строки:
Не таюсь я перед вами,
Посмотрите на меня:
Я стою среди пожарищ,
Обожженный языками
Преисподнего огня.
Интересно, что Андрей Белый, вспоминая о юном Блоке, пишет о золотисто-розовой дымке его лица. Потом же он писал, что лицо Блока было, как бы обожжено. И Блок писал о том же: «Нам предлагают: пой, веселись, а у нас лица обожжены лиловым сумраком». Но в том лиловом сумраке звучала музыка, рождались стихи. То гибельные и трагические, то полные тихой печали.
Бывали всплески чувств, порывы к жизни, радости:
Блок будет чутко улавливать музыку стихий и воплощать ее в поэзии. Любовь — это часть мировой стихии. И родится цикл «Кармен».
О да, любовь вольна, как птица,
Да, все равно — я твой!
Да, все равно мне будет сниться
Твой стан, твой огневой!
Вихри стихий он будет слышать в истории, и они зазвучат в его цикле «На поле Куликовом»
А потом музыка стала стихать, настал «железный день» и она умолкла.. Только однажды взвихренная стихия зазвучала в его стихах: в поэме «Двенадцать». Написав ее, он воскликнул: «Сегодня я — гений». Поэма не понравилась ни правым, ни левым. Большевики не хотели узнавать в этом бесовском вихре революцию, их противники решили, что Блок продался красным. А он просто в последний раз услышал и записал ту музыку, которую он привык улавливать в мире.
Черный вечер.
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер —
На всем Божьем свете!
Стихия революции, пусть страшная стихия, сменилась мировой пошлостью, так гибельной для поэта. И душа умерла.
Как тяжело ходить среди людей
И притворятся непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!
Эпиграфом к этому блоковскому стихотворению стала строка из Фета: «Там человек сгорел». Мы думаем, что поэзия — это уютный огонек, на котором можно согреть руки в холод, душу — в печали. А поэзия может быть страшным огнем, сжигающим того, кто подойдет слишком близко. Те, кто летят в это пламя — безумцы, но они — лучшие из тех, кто жил на земле.
Наташа, очень поэтично и грустно сделан фильм. Я уже так отошла от русской литературы! И только благодаря тебе эта связь сохраняется… .Спасибо.